'~][~'_Туманный лес_'~][~' | ходы игроков | [~] Адок в пути [~]

Нарезал хвороста и насобирал с земли палых веток, коры, сухих шишек. Соорудил из этого костёр. Взял две палки и добываю ими огонь трением: тороплюсь успеть, пока опять не зарядил дождь. Если огонь затлел, с помощью кусочка коры и раздувания щёк вывожу из него настоящий хищный язык пламени и пересаживаю в заготовленный для него "терем". Сооружаю над костром навес: воткнул четыре палки повыше, чтобы огонь не дотянулся и не занялись от искр, на них кладу ещё жерди – по сторонам и крест на крест. На получившуюся основу укладываю хвойные лапы поплотней. Теперь прямой дождь без ветра не зальёт. Если поднимется буря, как вчера, то полетит к чёрту моё строительство.

Обогреваюсь. Сушу одежду. А пока делаю это состругиваю себе из длинного прута острогу. Заточил конец кинжалом, срезал сучки и готово дело.

Согревшись, иду к воде и пытаюсь клевать из неё рыбу острогой.

Провозившись несколько часов с костром, Адок всё же разводит небольшой чадящий дымом огонёк, но даже это — большая победа. После вчерашнего дня, полного ливней, всё вокруг сырое или едва подсохшее. Иногда взгляд натыкается на поваленные бурей деревья или сломленные ветви. Нордлингу приходится резать лучины из ствола дерева, не слишком промоченного ближе к середине, тогда дело идёт на лад, несмотря на примитивный розжиг в виде пары палок. Большая удача, что дядя научил тебя этому способу, он бы тот ещё охотник. Когда Адоку удаётся согреться у костра, он принимается за сооружение остроги и отправляется на озеро. По его ощущениям, время — самый разгар дня, солнце, которого не видно за хмурым небом, даже немного пригревает, кажется, всё идёт как надо.

Налим! Здоровый, как подводная свинья бывает. Мне фута в три попался – тоже отличный улов. Глядя, как он молотит хвостом и смотрит жалобно, едва не захлебнулся слюной. Сейчас мы тебя на костёр, братец, сейчас...

Никаких иллюзий и обмана, да прочих шуточек Глоки вокруг. Думаешь об этом, когда пихаешь в рот кусок полусырого мяса, истекающего соком и жиром. Не сумел даже дождаться, пока рыба как следует прожарится на огне, но ничуть не жалеешь об этом. Скорее, о том, что не ограбил никого с солью за пазухой. Добавить щепотку, и было бы просто умопомрачительно вкусно. Но сойдет и так, — решаешь, утирая бороду и беря новый кусок по прожарестей. Ты осмотрел ближайшую округу, и всё выглядит тихим, может, даже слишком тихим, так, словно это и не Туманный лес, к которому ты привык. Но всё равно держишь кинжал под рукой и зыркаешь по сторонам постоянно. Пока рыбачил, видел в озере далеко что-то отдалённо похожее на рыболюда, но не уверен, что это не была просто монструозная рыба или что-то типа того. В остальном место кажется спокойным и тихим. Вспоминаешь сатиров и посмеиваешься тому, как они сами того не желая, спасли тебя от вечного блуждания по лесу. Раз ты вышел к реке и озеру, в которое она где-то впадает, вполне возможно отыскать какую-то рыбацкую деревню или что-то наподобие. Не вполне уверен, как именно живут южане, пока ты делал набеги только на крупные города, где можно взять приличную для нордлинга добычу. Грабить бедных рыбаков вам в голову как-то не приходило. Вспоминаешь остальных ватажников — большую часть перебили солдаты, некоторых вздёрнули на стене. Ты и парочку других взяли в плен. Как там у них дела интересно?

Уплетаю за обе щёки. Подставил ладони и ноги к огню, когда наелся. Сейчас бы медовухи или вина. Вспоминаю, как мы ворвались в монастырь одним летом и знатно там покуралесили. Браги "Морская Крыса" особенно любил скальпы сдирать – срежет, бывало, их у одного монаха и у другого, поменяет местами и на новую голову гвоздями прибьёт, южные богомольцы плачут, а ему так весело становилось, что мы боялись: не издох бы от смеха. Стрёме "Нарвал" любил всех на свой "рог" насаживать – этот брат был Слоки за голову тронут, не разбирал ни расы, ни пола, объяснял нам, что вокруг него "мировое море", южане – касатки и акулы, а мы, значит, нарвалы и белые медведи, поэтому должны их пронзать.

И вот, ворвались мы. Один скальпы снимает, другой вонзает, я, конечно, в погреб сразу кинулся. А там вино у них вдоль стен стоит прямо в бочках – такие, гигантские, на каждую столько дерева пошло, сколько на нашу ладью, наверно. Упился я тогда так, что пару дней плохо помню: кого-то на колокольню тащил, с кем-то дрался, говорят, что я тогда Ёльма "Белого Волка" за шкуру барана зарезал. И какого чёрта она мне сдалась? Ёльма жалко – старый, умный воин. И какие саги знал. Трезветь я начал уже только на вёслах, когда мы уходили. Гребля и солёный ветер прочищают голову. Один из монахов с новым скальпом тогда наложил на Браги, Стрёме и меня (пока мы с Браги ему причёску меняли, наш "Нарвал" успел за него взяться) проклятье. Начал накладывать, но оказался слабой "касаткой" и испустил дух. И вот я теперь думаю: дало оно осечку, это проклятье, или не дало? Я-то жив – выходит, что не сработало. А этих двоих славных нордлингов, наверно, четвертовали всё же, если разобрались потом, кто они. Во всяком случае, я бы четвертовал: монастырь был разминкой – вот что мы в самом Бэрроустриме творили... И пошли ведь после этого в то же место в рейд ещё один раз!

Сон не идёт, потому что ты особо и не устал. Но на сытый желудок и просто полежать в полудрёме очень приятно. Вспоминаешь былое, вполглаза поглядывая по сторонам. Ты оставил костёр в стороне и устроился в дупле поваленного дерева, начинаешь привыкать к такой жизни. После нескольких часов отдыха начинает темнеть, снаружи накрапывает легкий дождь, и всё тихо. На удивление, вчерашний шторм и купание в реке до того улучшили состояние старых ран, тебя теперь беспокоит больше нога, которая опухла и посинела немного. Но она гнётся, и очевидно, что там нет перелома или чего-то подобного. Понимаешь, что этот день, почти полностью проведенный за отдыхом и добычей еды, не прошёл зря — это была передышка, необходимая твоему телу как глоток свежего воздуха. Рыболюды в итоге так и не появились.

Выбираешься из своего ночлежного дерева бодрым и отдохнувшим, несмотря на сумерки. Дождь, моросивший снаружи, почти незаметен, лишь иногда капля сползает по шлему и падает тебе на лицо, приятно холодя кожу. Внезапно пытаешься вспомнить, какому богу принадлежал тот монастырь, что вы грабили, и не можешь припомнить ничего внятного. Немного подумав, машешь рукой, оглядываясь по сторонам и думая, чем же заняться. Ходить по ночам — не дело, конечно, но и просто сидеть на одном месте не хочется. Может, пойти на ночную рыбалку? Острогу ты сохранил.

Раны загноились. Но раны и РАЗГНОИЛИСЬ!

– НУРГАЛАСУ СЛАВА! – Заорал, поднимая руки к небу, надувая бицепсы до тёмных вен и встряхивая кулаками. – РЫБОЛЮДЫ – Я ИДУ!!!

Направился уверенно к озеру с острогой: довольно мне блуждать в лесу и сидеть в дуплах – я у воды, а значит скоро прольётся кровь!!!

– ГДЕ ВЫ, ЙОТУНЫ ВАС ЕБИ?!!! ВЫХОДИТЕ!!! Я ВЫЗЫВАЮ ВАС НА БОЙ!!!

Забил кулаком себя в грудь и заорал ещё громче. Наблюдаю мрачно, как затихли комары у воды. Как взлетели, злобно закрякав, утки. Стою и дышу тяжело, раздувая ноздри.

Некоторое время стоит тишина. Кажется никого нет поблизости. Вышедшая из-за облаков луна чертит на водной глади дорожку, темнеют вдали острова и угрожающе скалится противополодный берег озера зубами-елями, словно челюсть древнего мастадонта. Но никто не выходит из воды на яростный призыв Адока. Где-то в стороне раздаётся всплеск и ничего больше не нарушает монотонный звон комаров в воздухе. Громко квакает лягушка в осоке у самой воды. Никого.

Боятся. Ладно. Как говорят на дальнем юге: "Если гора не идëт к Мехмерджету, Мехмерджет идëт к непослушной горе и разъëбывает еë нахуй, превращая в пустыню во имя Всевышнего!!!" Везде почитают Тхорна по-своему. Постоял в богословской задумчивости, уперев руки в бока и оглядывая тëмную гладь. Комары. Лягушка. Убью лягушку!

Метнул острогу как дротик! От броска пошли волны, вдруг из воды у берега встает чудовище похоже на жабу с твоей острогой в боку. Оно пучит на тебя глаза и кривит от боли широкий рот. Замечаешь у него в руках копьё с широким наконечником и то что нет брони.
Мокрая тряпка вместо одежды.

Адок в поисках чистого незамутненного разрушения находит себе нового врага. Тхорн с тобой!

Жабий ярл! Сердце забилось быстрей от радости и удачи! Ринулся на него молча, не тратя драгоценных мгновений и дыхания на крик. Наношу много ударов!!! Наношу удары быстро!!!

Адок прыгает в осоку без колебаний. Отбрасывает с пути наконечник поднятого в вялой защитной стойке копья резким ударом кинжала. Боретесь по пояс в воде, поднимая брызги и оглушительное кваканье. Он примерно одного роста с тобой. Наносишь ему удар на всю длину лезвия прямо под рёбра. Он дёргается в руках. Ещё удар и ещё! Кваканье, которое верно было проклятьями на твою голову, затихает. Пытается оттолкнуть тебя и кусает за плечо в отчаянии. Но ты непреклонен в своем желании отдать всю его кровь Тхорну. Твой кинжал и рука по локоть — всё в его крови. Наконец, после очередного удара в живот пухлое тело обмякает, и его длинный язык вываливается из пасти прямо тебе на плечо. Чувствуешь усталость. Драться в воде довольно утомительно, ты это знал. Стоите в сгущающихся сумерках, око луны заходит за тучу.

Вытаскиваю речного уродца скорее на берег, пока его кровь не привлекла к нам что-то более умелое и более хищное из глубины. А главное копьё! Хватаю его копьё! Тхорне мой, ну и добыча! Наконец-то у меня прибавилось оружия! Обыскать, скорее обыскать... Шарю жадными руками, оглядываюсь по сторонам, облизывая пересохшие губы: никого?! Никого? Отлично. Едва не урча от удовольствия предаюсь маленькому, но – грабежу!

Вытащив на берег добычу, прислушиваешься. Луна скрылась за тучами, так что приходится полагаться практически на один только слух. Никого. По крайней мере, никто не подкрадывается к тебе, в этом уверен. Начинаешь обыскивать тело. Добычи немного, отмечаешь с затаённым сожалением. Несколько монет, судя по весу, золотых. Комок странно пахнущих водорослей в небольшом водонепроницаемом мешочке. И амулет из волчьих, кажется, зубов. Осматриваешь и ощупываешь копьё. Кажется, раньше это был железный меч, у которого отломили рукоять и приделали лезвие на отполированное древко. Несколько непривычный баланс, но при некоторой сноровке можно наносить им рубящие удары. Возможно, стоило бы назвать его легкой глефой, но общее невысокое качество исполнения говорит тебе, что оно недостойно столь уважительного обращения в принципе. Варварские поделки.

Взвесил странное копьё в руке: меч на древке. Если метнуть – рыболюд охуеет. А если взмахнуть с точностью и ловкостью – можно сбрить чью-то голову. И это уже не говоря о том, как восхитительно им можно тыкать. "Варварская поделка" – такая пришла мысль. Это от того, что долго тёрся среди южан. Я и сам варвар – не буду же гнушаться того, что отдал мне подводный собрат по опасному варварскому ремеслу. Покойся с миром, квакун, а я продолжу охоту...

Оглядываясь и пригибаясь, чтобы голова не была видна над высокой травой, бегу в новое место: здесь уже и наорал, и воду кровью намарал – стало заметно. Двигаюсь скрытно. Отхожу подальше, но держусь берега.

Убедившись, что всё более-менее тихо и никто не преследует, промываю рану на плече. Копьё всё время держу в руке, кинжал под рукой на поясе. Гляжу по сторонам, чтобы никто не подкрался со стороны леса и не вынырнул из озера. Закончив с раной, принимаюсь за драный трофей – одеяния жабьего ярла. Стираю их, чтобы вымыть слизь и кровь. Стираю, как следует. Закончив с "медициной" и стиркой, делаю с берега ноги, да побыстрей! Убираюсь прочь в лес, откуда я сюда вылез. Я вернусь и – даст Тхорн – вернусь скоро.

Оказавшись под сенью деревьев, натаскиваю в укромное место хворост. Сажусь у его груды и терпеливо тру палку о палку, пока не затлеет пламя. Сушусь и греюсь. Примеряю трофейный пояс с карманами. Очень удобная вещь.

Наслаждаясь огнём и дымом, пугающим маленьких кровососов, разрезаю неспешно одежду жаболюда на длинные ленты. Это теперь моё лекарство от багровой смерти: перемотаюсь ими, как южный песчаный конунг, если – нет, когда – меня порежут. Все ленты обсушил на костре, смотал аккуратно и убрал в сумку. Оставил только одну.

Накалил на огне лезвие кинжала и прижёг рану на плече. Наложил на неё ленту: сильно не прижимаю, кровотечения нет. Так – чтобы закрыть от внешних зараз.

Разложил перед собой лесное богатство: чего я только не на хватал – листья, травы, коренья, ягоды, грибы, какая-то кора. Нахрена я собрал всё это, я что, травник? Но раз уж взял, придётся разбираться. Так... это, вроде, лютик-людоед... А эта хуйня? Похожа на ягоду-смертянку, бабка у меня из такой варила компот особым способом.

Закончив с раной, Адок немного расслабился, всё это время он ожидал новых врагов, сбежавшихся на его крики. Но, кажется, всё обошлось. Костёр исправно грел и дымил, а в его неверном свете нордлинг пытался разобраться в алхимических премудростях и подносил близко к глазам очередной травный ингредиент. Он нюхал их и слегка лизал, много чесал лысый, как колено, затылок. Но всё, что в итоге пришло ему в голову, — раздобыть где-то котелок и сварить всё вместе в одном лечебном супе. Если среди них было что-то целительное, оно наверняка забороло бы все остальные ингредиенты, как сам нордлинг перебил кучу народу, несмотря на свой невысокий рост. На этом месте Адок даже подумал, что в бытии травником есть что-то от Тхорновой благодати: ты бросаешь отборные лечебные штуки, словно дротики, в толпу злобных духов болезни, до тех пор пока они все не издохнут и не сбегут из тела пациента. Но, конечно, отсутствие у духов болезней трофеев и черепов изрядно портило эту метафору.

Вытянулся у огня, направив к нему мохнатые лапищи, а под голову положив руки. Гляжу в небо. Нет – я, конечно, внимательно слушаю, не крадётся ли кто, и держу кинжал с копьём под рукой, но в основном, да – смотрю в небо. Я думаю. О том, что было. О том, что предстоит свершить.

Ночь проходит спокойно, за размышлениями. Ближе к утру Адок и сам не замечает, как засыпает. Вскоре его будит шум и крики! Сбросив сон, нордлинг некоторое время не может понять, что происходит, — у его костра стало слишком людно. Схватив копьё, полурослик привстаёт и замечает такую картину: двое раненых пигменов, затоптав угли твоего костра, бегут от трёх фигур, преследующих их. На тебя едва не наступили в темноте, приняв за бревно, и только теперь ты понимаешь, кто те трое, что бегут к тебе. Микониды с огромными зубами, пустыми глазами.

Вскакиваешь, выставив копьё перед собой, и тут же жалеешь об этом. Теперь пигмены у тебя за спиной, а их враги несутся к тебе, протягивая крючковатые пальцы. Их лица словно предсмертные маски, а тела цвета кости. В предрассветных сумерках они кажутся мстительными духами вернувшимися из царства Хель.