Лабиринт | ходы игроков | 0. Бокс

Руукх

Что-то белеет в кустах. Никак гусиные яйца? В животе сладко урчит. Но не пристало будущему Главному Шаману племени заниматься столь несерьёзным делом, как разорение гнёзд. Это работа для детишек. Застанет учитель Шор за таким занятием - позора и насмешек не оберёшься. А рот тем временем наполняется слюной при мысли о лакомстве. Никто не увидит, ты один в лесу - отошёл далеко от стойбища, туда, где по весне прячется от людей травка-неболейка. Воровато озираешься, раздвигаешь посохом ветки, тянешь руки к лакомству. Ты так увлёкся, что слишком поздно слышишь хруст за спиной. Ничего не успеваешь ни сделать, ни осознать - лежишь на земле, оскаленная, страшная морда на волоске от твоего лица, налитые кровью глазки злобно щурятся. И темнота.

Тиберий

Засыпает Аурелия в твоих объятиях. Лежишь без сна, смотришь на её лицо в обманчивом лунном свете. Сонная, жена кажется совсем девочкой, разглаживает Сомн ранние морщинки на её лице, прогоняет с чела беспокойство. Спит Аурелия. А ты не можешь заснуть, взбудораженный, смеси надежды и тревоги полный. Легко-легко, невесомо касаешься губами её губ, встаёшь с ложа осторожно - не разбудить бы. Выходишь под дождь, с тобой лишь верный меч. Прихрамывая - ноет нога на погоду, не спеша ступаешь к святилищу Дианы. Жертву желаешь принести богине, дабы в этот раз всё у вас свершилось как должно. Стоишь перед жертвенником, и мысль приходит чужая, не твоя. Услышала богиня. Понесёт Аурелия, продолжится род. Близнецы будут. Мальчик и девочка. Успокоенный, возвращаешься назад. Какой-то шум за углом. Чего наместнику опасаться в собственной провинции? Блеск клинка. Тело воина реагирует мгновенно, меч прыгает из ножен. Нога, нога подводит некстати. Секунды тебе не достает. Темнота.

Элва

Ты знала - однажды это случится так или иначе. Ты не раз видела свою Смерть во сне, и пусть, просыпаясь, забывала почти всё, но само ощущение оставалось с тобой, сладкой змейкой сворачиваясь на груди. Ты не боишься неизбежного. Без трепета смотришь на меч у горла. Не пытаешься защищаться, не достаёшь кинжал. Не хочешь? Ждёшь, когда холодная сталь коснётся нежной кожи, освобождая дорогу кровавой реке? А может, просто не успеваешь? Отчего же Смерть всё медлит, не взрывается жизнь острой болью, последней? Что-то не правильно. Не так должно было всё произойти. Угасает сознание с этой мыслью.

Богдан

Ой на горi та женцi жнуть,
А попiд горою, попiд зеленою
Козаки йдуть...

Эх, любо жить казаку, коли в бой сегодня не идти. Гуляй, пей, люлькой дыми, да веселись. Любо, а всё ж чего-то недостаёт. Гудит шинок. Выкладываешь на стол монеты. Не россыпью, как немчура делает, а каждую по отдельности, устилаешь стол. Справно гуляешь, с душой. Гудит в голове, силён ты, сотник, да даже ты слегка утомился, перебрал хмельного. Выкатываешься на улицу - голову охолонить. Ночь тихая, звёзды светят с неба ярко, как забавки дитячьи. Хорошо жить на свете. Ноги по дороге в знакомую хату несут, к любезной вдовушке, что казака всегда приветит, а коли пропадёт он - так слёз лить не будет.

Менi з жiнкою не возиться,
А тютюн та люлька
Козаку в дорозi знадобиться...

Стрела свистит из-за кустов. Не обидно бы казаку помирать, когда смерть честна в бою, а так не гоже. Падает на душу темнота, обиду твою утешает.

Джек

Про тебя, кажется, забыли. Каменный мешок и испитое лицо тюремщика, его очень "остроумное" сквернословие в твой адрес. А как ты хотел, зачем-то же сдуру сообщил, что благородный, когда ещё ему доведется всласть поиздеваться над взаправдашним дворянином, потешить душу, показать власть. И ещё крысы - крысы каждую ночь приходят знакомиться. Но ты не рад. Считаешь дни, что провел здесь, продумываешь планы побега. Один краше другого. А кожу саднит в том месте, где теперь красуется метка, будь она проклята. Однажды дверь отворяется, тюремщик зло велит тебе убираться, помилование вышло. Должно быть, дружки твои сунули на лапу кому надо. Лицо у тюремщика обиженное, как у ребенка, у которого злые взрослые отняли игрушку, но тебе уже не до него. Свобода пьянит, идёшь по улице, шатаясь, ныряешь в лабиринты трущоб. Тут дерутся. Пусть себе дерутся. А тебе что за дело? Но смутьянам есть дело до прохожего. Хороший у тебя плащ, теплый. Тебе хотят ограбить. Тебя, чуть не пошедшего на каторгу за кражу. Какая ирония. Но смеяться некогда, летит в лицо кулак, освобождая сознание от оков бытия.

Ростислав

Утро. Бодро шагаешь по улице среди таких же спешащих на службу горожан. Люди торопятся к своим станкам, партам и лабораториям. Тебе кажется, что это огромная армия марширует и ты вместе с ней. Насвистываешь какую-то песенку, не терпится скорее попасть к своему рабочему месту, продолжить прерванный вчера эксперимент. Остановка. Твой автобус. Полупустой сейчас, как обычно. Здороваешься с водителем, киваешь пассажирам. Случайного народа почти нет, вы каждое утро едете вместе, уже узнаете друг друга и обмениваетесь приветствиями. Вот двое рабочих в спецовках, они едут до конечной вместе с тобой. Вот высокий мужчина, штатский костюм сидит на нем, как военный мундир, сходит всегда через три остановки. А вместо него заходит старик с удочками. А вот... Смотришь на сидение у окна со смесью страха и надежды. Она там, читает книжку, как всегда. Прядка волос струится змейкой по лбу. Щекотно наверно. Сходит у пединститута. Может быть сегодня ты, наконец, решишься заговорить? Не зря же взял с собой зачитанного до дыр "Монте-Кристо". Садишься напротив. На следующей остановке обязательно спросишь. А что спросишь? Как ее зовут? Не сочтет ли она тебя грубияном? На следующей. Девушка выходит. Завтра, завтра ты непременно с ней заговоришь. Утыкаешься в "Графа" блуждая где-то очень далеко от злоключений Эдмонда Дантеса. Визг тормозов. Не успеваешь понять, что это значит, проваливаешься во тьму.

Каждому

Рывком приходишь в себя, рядом пытаются подняться и недоуменно оглядываются по сторонам люди весьма необычного вида и в странных одеждах. Пятеро человек. Вы все сидите на полу гигантской белой коробки, словно убранные рачительной хозяйкой от посторонних глаз вещи.

- Добро пожаловать в Лабиринт, соискатели, - нарушает относительную тишину мужской раскатистый баритон, излучающий оптимизм.

Не ясно, откуда он идёт, но точно ни от одного из твоих соседей. Язык тебе не знаком, однако непостижимым образом понятен. Осознаешь, что не только удалось уловить смысл фразы, но и без запинки ответишь на этом же языке при необходимости.

- Я Глисс - создатель Лабиринта и первый его посол, - продолжает голос торжественно и патетично.

- При жизни я провожал в путь и встречал у выхода шагнувших в лабиринт. Вероятнее всего я умер задолго до вашего рождения, соискатели, но по традиции мой голос приветствует каждого, попавшего сюда. Делая эту запись, я несказанно рад, что её услышат сотни и тысячи разумных существ, разделенных со мной рекой времени.

Голос Глисса замолкает, а на гладких до сей поры стенах проступают рисунки и надписи. На одной, назовем её южной, потому лишь, что надо как-то назвать, изображение леди в длинном платье, сидящей за прялкой. Из-под прялки струится нить, убегая куда-то вдаль.



На другой стене, пусть она станет восточной, проявляются красные и черные отпечатки множества левых рук и примитивные изображения животных.



На противоположной восточной стене не возникает никаких рисунков. Лишь короткая надпись: "DON’T PANIC".

Под изображениями на каждой из трех стен появляются по шесть идущих в ряд неглубоких одинаковых выемок, похожих на отпечатки больших пальцев. И лишь северная стена остается сплошь белой и гладкой - ни ниш, ни рисунков.

Голос Глисса снова вступает после паузы. Теперь он звучит менее пафосно, но радости не поубавилось.

- У вас есть сутки, чтобы выбрать, по какой дороге вы пойдете, соискатели. Одна из них легка, вторая тяжела, а третья - нечто среднее между ними. Удачи вам. Встретимся у выхода.

Голос опять умолкает. Больше тишину не нарушает ничто и никто, кроме тебя самого и незнакомцев.

      Мрак захватывает его в свое темное лоно.

      Аид не такой, каким себе представлял его Тиберий. Не видит он реки мрачной полноводной и лодки на ней с суровым проводником в мир иной тоже нет. Может тех, кого бесчестно убили враги, отправляет хранитель загробного мира в эту богато украшенную настенной живописью палату? Может быть.
Поднимается неспешно с пола римлянин. Замечает блеск острого клинка меча, чью богато украшенную рукоять пальцы Тиберия сильно сжимают. В ножны его опускает с шелестящим звоном клинка о кожу и металлические вставки. Смотрит на оказавшихся вместе с ним в загробном царстве людей. Странные они. Одежды на них незнакомы прокуратору. В большинстве своем варваров они напоминают, причудливо разодетых, римлян среди них, нет. Каким образом он оказался в комнате с этими дикарями? Таков конец его пути? Или это начало новой жизни такое? Задается вопросами в своей голове и стены изучает Тиберий.

      Голос вырывает его из забытья исследований. Непонятные слова, но смысл их доходит, пусть и с трудом, до разума прокуратора. Лабиринт? Так называют местные Аид? Это бог мертвых с ними говорит? Бог ведь не может умереть. Или он нам лжет? Слишком много странностей на голову Тиберия свалилось. А еще путь какой, то выбрать предлагают, прокуратору и дикарям. Да компания славная собралась. Ничего не скажешь. Какой путь? Куда? Местный бог решил вместо того, чтобы отправить нас в загробное царство, поиграть с нами? Вопросы. Их уйма. В голове задаются римлянина они, а ответа на них пока не видно в просторах головы прокуратора.

      Рабыня сидит около непонятной наверняка греческой машины. Картина искусного художника, выполненная неизвестной Тиберию краской. Это первая стена на которую взор обратил прокуратор.

      Изображение которое, которое иногда можно найти в пещерах, грубая дикарская живопись, рисунки животных отдаленно современных напоминающих, фигурки людей на них охотятся, украшает другую стену. А еще подписи художников есть отпечатки их ладоней.

      И наконец на последней не расписанной стене, странная надпись. Буквы родные знакомые со времен обучения. А понять, что на стене написано Тиберий не может.
И все стены объединяет одно, на каждой из них есть выемки для ладоней. Шесть выемок. Оглядывает пятерку приходящих в себя дикарей прокуратор. И человек появившихся в комнате Аида тоже шесть. Наверно, чтобы выбрать нужный путь всем ладонью придется коснуться выемки в каменной плоти стены. После недолгих размышлений, прокуратор не зная, как обратиться к дикарям, поймут ли они его, Тиберий начинает говорить, привлекая к себе внимание всех собравшимся в малой зале:

-Populus! Я не знаю, сколько мы сможем оставаться комнате этой. Нужна ли нам еда или питье. Можем ли мы еще раз умереть здесь? – Голос его мягкий, но в тоже время в нотках чувствуется сталь господина привыкшего управлять массами людей.
-Бог, предлагает нам выбрать путь. Я не привык противиться воле богов. Они всегда и все знают наперед, смеются над нашими трепыханиями, которые мы жизнью называем, когда мы пытаемся фортуну свою изменить. И поэтому собирайтесь в путь. Оставьте в этой комнате все свои сомнения и дурные мысли. Нас ждет долгая дорога, что будет в которой предсказать невозможно, – продолжает он говорить так, чтобы каждый в комнате услышал его слова.

-Предлагаю выбрать начало нашего пути. И меня из всех представленных здесь стен, больше всего вдохновляет картина девушки около деревянной машины. Похоже на то, что за стеной будет цивилизация со всеми ее благами. А вот остальные с рисунками дикарей, да с надписью латыни корявой рукой вандала выведенной на стене – доверия мне не внушает. Возвышается над всеми, гордый римлянин, волю свою пусть и мягко диктует собравшимся дикарям.

Когда Земная Дочь Браале заглянет тебе в глаза, придёт твой черёд проделать последний путь — таков Порядок. Шаманы знают Порядок, знают взгляд Браале, умеют ступать верной дорогой. И Руукх умеет, пусть ещё мал. Видит Руукх, как глаза Земной Дочери растворяются перед ним во мраке, и думает: «Я готов».

Потом — темно и тихо.

Руукх не удивляется, когда видит вокруг остальных. Последний путь для каждого един — это объяснял учитель Шор в линиях на сырой земле, на небесных светляках и в треске костра, когда замолкало светило. Последний путь не пройти в одиночку. Последний путь — последняя дань Порядку. Переродившись, Руукх останется верен Земной Дочери. Она проведёт Руукха по верной дороге.

Руукх готов.

Чужими устами поёт Великая Мать Лахму, но поёт верно, правильно. Сутки — от костра до костра. Дорог — три. Все три — верны; Руукх знает.

— Ла-би-ринт, — повторяет он тихо смутно знакомое слово; вот истинное имя его последнего пути, так сказала Великая Мать. Великая Мать не способна солгать своим внукам.

Вещает что-то холодный дух — весь белый, светится, будто золотит улыбкой из-за его плеча Небесный Сын Рай`Ру. Но Руукх не смотрит; Руукх ищет; Руукх знает, что где-то здесь должна быть Земная Дочь Браале — та, кто укажет ему дорогу.

Руукх готов.

Натыкается беспокойный взгляд на рисунок у стены — единственно ясный. Прочие — порождение духов; этот — будто прибыл оттуда же, откуда спустился Руукх. Касается шершавая ладонь, натыкается на змеиное — гладкое, скользит. Не тёплые стены пещеры, а чешуйчатая шкура зверя, и Руукх — внутри. Движется рука, укрывает собой знакомый рисунок — то охотники, подгоняемые ветром Рай`Ру, устремляются вперёд; то собратья посвящают им свои молитвы; то прикосновения живых и мёртвых поддерживают в них силы. И Руукх тоже прикладывает ладонь.
Так вершится охота.

А обернувшись, Руукх видит охоту во плоти.

Земную Дочь Браале узнают по глазам — цепким, цвета целебных трав и мутной воды вдали от костра под угасшим светилом. По рукам узнают её — рукам охотницы, знающим линии и следы. По песне узнают — песне костей, стучащих друг о друга, когда ступает она вперёд.
Цепляется взгляд за амулет на чужой груди. Руукх делает шаг и склоняет голову в покорном поклоне, крепче сжимая посох.
— Земная Дочь Браале, — тихо шепчет он, не открывая глаз. — Ты улыбнулась мне, когда я появился на свет. Ты взглянула мне в глаза, когда я умирал. Проводи же нас в последний путь, а я стану твоим голосом и твоей песней.

Руукх готов.

Козак гуляє, шинкарка носить,
Питає турок: "Чому не ллєш?"
Не пий, козаче! Козачка просить
"Не пий, козаче, — коня проп'єш!"

Козак сміється, шинкарка носить,
Говорить турок: "Замало ллєш!"
Не пий, козаче! Козачка просить
"Не пий, козаче, — мене проп'єш!"

Шинкарка швидко горілку носить,
Козацтво п'яне, регоче ніч.
"Не пийте, хлопці, —
Вкраїна просить. —
Не пийте, хлопці, — проп'єте Січ!.."

"...Пресвята Вседіво, Мати Христа Бога нашого, принеси нашу молитву Синові Твоєму і Богу нашому, щоб він спас через Тебе душі наші."

Стоит казак, буйну голову склонил, правою рукою нательный крест сжимает, молется неистово. Стоит казак, в левой шапку мнет да пот со лба смахивает, густые брови глаза прикрывают, а слова все тише, ибо не губами молвит, душою.

" ...Дякую тобі, благого Царя Мати, Пречиста і Благословенна Богородице Маріє! За те що Милість Сина Твого і Бога нашого виливала на мою грішну душу і Твоїми молитвами наставляла мене на поступки благі, бо залишок мого життя я намагався прожити без гріха і якщо буде Воля твоя через Тебе рай знайду, Богородице Діво, єдина Чиста і Благословенна..."

Кланяется козак, в пояс кланяется, душу свою вверяя Господу и Матери его.

".. Під Твою милість прибігаємо, Богородице Діво, молитов наших в час журби не відкинь, але з біди визволяй нас, Єдина Чиста і Благословенна.

Амінь."

Поднимает казак веки тяжелые, смотрит с прищуром да с пониманием. Не видать садов, не видать лугов, не журчит ручей, не поет соловей, видать не был ты Богдан, сыном праведным. Не сниспосланы тебе дары божие, но и то сказать, не кружат вокруг ни чертья ни бесы, не кипит в чанах смола чорная, не слыхать пока воплей грешных душ, и стенаний горемык под пятой у антихриста..

Призадумался казак немолодой, подкртил ус да прислушался. Слышны слова чудные, да и сути есть понимание. Но не то тревожит казака, должен он понять, не уж то это все, так и есть его грехам наказание.

И пришло прозрение вдруг на бриту голову, оказались равновесны чаши дел его мирских. Не хорош и не плох казак Богдан, и вера его не столь крепка, а все ж не пропаща. Да и помер казак храбрый не гоже, хмелем опоенный, не честною рукою жизнью обделенный. И вот с иными заблудшими предстоит ему испытание последнее. Чтобы мог Богдан Серко войска запорожского сотник, искупить грехи свои нечистые, да получить во всей мере воздаяние.

"Дякою тобі, чиста та благословенна.. Щіро дякую!"

Легко жить когда веруешь. И умирать легко коли путь твой виден ясно. И чудеса да ужасы на пугают, коли знаешь кем они дадены.

- А що, добродiї, будемо вітатися!? Що це ви отакої порозповзалися, ніби ті таргани.

Не видать на лицах всякого понимания. А вот византица слушают хоть и не латынью изъясняется. Подивился казак такому диву, да и полез за люлькою, лучшей помощницею да советчицею. К римлянину подошел, слушает, не перебивает ...не спеша да степенно чистит трубочку, забивает аккуратно, да искру высекает сноровисто...

Затянулся Богдан, клубы выпустил, к римлянину еще ближе подошёл разговор вести, и сам заговорил дивным говором.

- Да, византиец, за версту видать говорить ты не дурак. Только, чудно очень. Какая-такая к бесу, машина.. да то же прялка обыкновенная, женской доли крест. Не уж то не видишь всего замысла, знаков божьих не разумеешь? Покою этому, да благодати, что на холсте рукою выведены, просто так на земле родной не бывать. Требует она, чтобы мужи храбрые грудью за нее ставали, жертвы требует, отваги и отречения. Не жди, византиец, что легким будет этот путь. Чует сердце, цели тут писаны, а не дорога сама. Как и там.. - Богдан ткнул мундштуком трубки в сторону стены, возле которой жался малолетний нагой охломон, - а поди разберешь, чего написано, то и третья стена тебе секрет свой явит... Но не будь я сотник, если убоюсь судьбу принять и лёгкой тропы искать стану..
- Да не торопи ты со своей цивилизацией, осмотреться надобно, обдумать.. Дело то не торопливое, от заката до заката нам дадено, еще бы стоять не заставляли людей честных.

- Гей, як там тебе звати, Гліссе. То ж ти тут госопдар, чи як? Живий ти там чи мертвий, але ж знаеш, не добре гостей своїх без меблів та вечері залишати. Чуєш чи ні, віздовись, коли розумiш. Може справиш нам лавку, стіл, та до столу?

Ростислав Тихонович Волошин, ведущий инженер научно исследовательского института точного приборостроения, кандидат наук, взрослый солидный советский гражданин сидел на полу. Он растерянно шарил руками вокруг себя. Еще минуту назад под ним было дерматиновое сидение автобуса. И вот на тебе! Такие внезапные метаморфозы окружающего пространства напрочь сбивают человека с толку. Даже взрослого. Даже серьезного. Даже кандидата наук.

Впрочем, нет. Подобные трансформации в рациональном мире попросту не случаются. В сказках? - Пожалуйста! В кино? - Обязательно! Но это все - художественный вымысел, нужный автору, чтобы поставить героя в непростую и от того интересную ситуацию. А героем Ростислав Тихонович себя определенно не считал. Во всяком случае, героем фантастического романа.

Впрочем, гибкий и пытливый разум исследователя не пасовал перед этой задачей: задачей незаурядной, даже в чем-то немыслимой, но именно задачей. Когда лабораторный прибор выдает неожиданные показания, экспериментатор не спешит кричать "Эврика!". Вместо этого он скрупулезно проверяет параметры лабораторной установки, исправность узлов и агрегатов, точность измерительных приборов, отсутствие случайностей и совпадений. И только еще и еще раз убедившись, что причина аномалии не кроется в досадной оплошности, спокойно и рассудительно принимается за поиск ее физической причины.

В данном случае, объектом исследований Ростислава Тихоновича являлся сам Ростислав Тихонович. Пол под ним был реальный. Руки, ощупывающие его, тоже. Две протянувшиеся вперед ноги также были самыми натуральными что на взгляд, что на ощупь. Он решительно и с силой закрыл глаза. В темноте под веками плясами цветные звездочки и разводы - все как всегда. Успокоив дыхание, советский инженер осторожно приоткрыл левый глаз. Вокруг ничего не изменилось. Он разочарованно открыл и правый.

"Кажется, была авария!" - Эта мысль вспыхнула в голове, как сигнальная лампа. Удар, звон стекла, скрежет металла... Коротка вспышка восприятия. Почти неуловимая в памяти, но засевшая в мозгу, как заноза.

Ну что ж. Это много объясняет. Ростислав Тихонович отчетливо представил себя лежащим в палате реанимации: перемотанное бинтами, утыканное трубками и иглами, обклеенное датчиками изувеченное тело. "Кома" - кажется, так это называется. Защитная реакция травмированного организма, спасающая мозг от запредельной боли тела и тело от опасных команд мозга. Говорят, человек может оставаться в этом состоянии годами.

Если это так, то все вокруг - игра разума с самим собой. Как сон. Только когда понимаешь, что сон - это сон, то тут же просыпаешься. По всей видимости, сейчас этого мало. В таком случае, лабиринт - это весьма уместный образ. Подсознание ставит разуму задачу, как бы говорит: "Докажи, что ты в норме, и я отпущу тебя, верну рычаги управления телом."

Ростислав Тихонович вполне пришел в себя. Он даже несколько повеселел от осознания того, как ловко восстановил целостность мироздания. Парадоксы устранены, а невероятная метаморфоза реальности при аккуратном анализе оказалось всего лишь плачевным последствием трагического происшествия.

Спутники оказались весьма кстати. Было бы немного тоскливо выбираться отсюда одному. Ростислав Тихонович мысленно поблагодарил свое подсознание за такую разношерстную компанию. Он чуть было не принял их за актеров народного театра, хорошо вовремя разобрался что к чему. Как-то неловко опростоволоситься перед образами из собственного воображения. Но теперь-то сомнений нет: римлянин - это римлянин, козак - это козак. Так тому и быть.

Что там с загадкой? Три пути: простой, трудный и ни то ни сё. Наверное, лучше выбрать простой, чего резину тянуть. Три картинки: первобытное наскальное творчество, потрет девушки за прялкой и надпись на английском языке. Причем надпись, хотя и несла определенный смысл, упорно ассоциировалась с этой странной зарубежной фантастической книгой. "Автостопом по космосу" или как-то так.

Градация эпох налицо. А что, если это тут не причем? Спутники тоже из разных времен. Такая тут атмосфера, элемент декора. Нет, все глубже. Есть три произведения искусства, а искусство вечно!

Девушка с прялкой - это 18-й век? Или 19-й? Неважно. Сюжет умиротворяющий, запечатлен акт созидания.

Наскальный рисунок. Что-то очень древнее. Сюжет агрессивный. Кажется, изображена охота.

Надпись. Если ассоциация с книгой правильная, то что там было? Странствия, путешествия.

Перебирая мысли в голове Ростислав Тихонович пытался понять, как это может соотносится со сложностью путей. По очевидным причинам он отбросил наскальное творчество - кровопролитие в его планы не входило. Даже если этот путь и самый простой, то все равно, этика советского человека агрессию отвергала.

Созидание или путешествие? По каким-то внутренним причинам он склонялся к первому варианту. В конце концов, случайная ассоциация надписи и книги может оказаться и ошибкой, тогда третий путь может привести к чему угодно. А что если "Не паникуй!" это весьма буквальная рекомендация? Значит там будет от чего паниковать. Нет уж!

Ростислав Тихонович сунул лежащую рядом книгу в карман пиджака, поднялся с пола, поправил очки и оглядел своих спутников.

- Здравствуйте, товарищи! - он постарался вложить в свою речь порядочную долю дружелюбия и открытости. - Очень рад, что я не оказался здесь один, и со мной такая интересная и разнообразная компания. Меня зовут Ростислав. Раз уж нам предстоит вместе пройти это испытание, то стоит решать задачи сообща, поделиться нашими мыслями и обсудить их.

Ростислав Тихонович повернулся к римлянину.

- Вы, уважаемый, очень верно заметили на счет первых двух изображений. Наскальная живопись действительно похожа на произведение наших далеких предков. А девушка с прялкой - произведение куда более позднего и, как Вы выразились, цивилизованного творца. Что касается надписи, то я открою для Вас ее значение. Там написано "Не паникуй". Хотя этот язык и то как она написана, как мне кажется, намекают на долгое путешествие полное приключений. Впрочем, тут я могу и ошибаться.

Ростислав Тихонович обвел взглядом присутствующих.

- Возможно кто-то из вас мог бы больше рассказать о каком-либо изображении? Я вот, например, мало что смыслю в живописи. Что в наскальной, что в какой. Но раз уж нам предстоит сделать выбор, то лучше сделать его осознанно.

ссылка
Сегодня был ее последний день. Предрассветное небо сказало ей об этом. Песня зарянки, начавшаяся на миг позже, на тон грустнее. Тревожный предутренний сон подтвердил ее догадку.
Ей снились глаза. Синие чистые глаза. Волосы цвета спелой пшеницы. Широкая ладонь и поднесенный к губам палец.
«Тебе будут знаки и ты всё поймешь» говорила Эгвольда, её духовная мать.

Элва поняла – Великая Мать заберет ее сегодня, но за секунду до смерти она увидит этот взгляд, эту чистую синеву. Он станет её проводником в мир по ту сторону ее жизни. Нужно лишь сцепиться с ним что есть сил и призвать помощника.

Элва стояла на вершине холма. В долине птицы пробуждались позже, солнце еще и не думало вставать, а легкий ветер уже игрался с её волосами. Она расчесала их по такому случаю в течении ста вдохов. Это очень много. Великая Мать должна узреть ее красоту, раз уж ей посчастливилось встретить ее еще в юном возрасте, когда черты лица свежи, а разум светел.
Она затянула на поясе веревку потуже. Надвинула капюшон и принялась ждать.

С первыми лучами солнца раздался цокот копыт. Звук этот отдавался в сердце ухающим волнением, трепетом. Элва ждала. Ее Смерть еще очень далеко. Он будет здесь через десять раз по сто вдохов. Спустя три танца или пять песен. Но он придет, не свернет с пути, не поторопить эту встречу-не замедлить.
Элва ждала. Сквозь кончики пальцев разглядывала утреннее солнце, уже взошедшее над долиной во всей своей красе. Среди высокой травы устроилась и вопрошающе взглянула на небо – знала ли Эгвольда, что век ее короток? Она была бы рада. Так рано узреть Великую Мать может лишь Избранный.

Смерть была близко. Земля уже подрагивала под ее крепкими шагами. Она пригласила ее сама. Впустила ее в свой дом, речами определила свою судьбу. А Смерть…ей нравилось убивать…Ее нельзя осудить.

Волосы Смерти сегодня были свободны. Ледяной взгляд ледяных глаз. Искривленный в нетерпении рот.
- Не передумала, пророчица? – молвила Смерть. – Измени свое предсказание, ниспошли мне победу над королем.
Элва улыбнулась. Он был красив, её Смерть. Эти синие глаза были дверью в мир за гранью ее жизни. Ей нельзя отводить взгляд.
- Я спасу тебя еще раз, рыцарь. Мы встретимся вновь…
Смотреть и не отводить взгляд. Это было легко. Почти как любить…

***
Синие глаза встретили ее сразу. Элва не помнила, зажмурилась ли при переходе, но взгляд встречал ее. Казалось, прошел всего миг. Исчезла из него жесткость, исчезло желание нести возмездие.
Так и должно было случиться.

Элва скользнула взглядом по картинкам на стенах. Не сейчас.
Синие глаза встречали ее в этом новом мире. И нужно соблюсти обряд.
Элва протянула руку ладонью вверх и улыбнулась.
Из-под широкого рукава, не сдерживаемая больше ничем, показала черную маслянистую голову змея. Она положила голову ей на ладонь, всё также протянутую в жесте принятия.

- Идти следует за Матерью, - походя объяснила Элва, кивнув в сторону девы.
Это очевидно и и сейчас не имеет значение. Ритуал воссоединения должен быть завершен.

Пробуждение для Джека стало...очень интересным. Вместо холодных камней мостовой он под собой ощутил нечто другое, и совсем не холодное. И это можно было бы собственно проигнорировать и лечь спать дальше, если бы наверное не тот голос, говорящий вначале какую-то дребедень, которую любой бы человек принял б за слова безумца. Вот только если открыт глаза и осмотреться вокруг, то уже все не кажется таким безумным, а к сознания начинает подступать очередной приступ меланхолии... Ну а откуда может возникнуть радость? Теперь ведь вполне понятно, почему его выпустили раньше срока... Конечно, дружки.. Как он мог вообще впустить в свою голову такую ересь? Да. были у него знакомые, и их было даже много, по профессии, и связанные с ней. Вот только все это были волки, до последней косточки в теле - эгоисты, которые не видели никого и ничего кроме себя вокруг. Да и в принципе понятно почему. По иному ведь не выжить... Помощь может идти только от тех, кто обладает достаточным уровнем силы и влияния в этом мире, что бы он мог себе это позволить. Единственным таким знакомым Джека был Гаррид. Но он давным давно уже ушел за предел.

Немного встряхнув головой, Джек постарался отогнать от себя наступающую меланхолию и трезво оценить обстановку. Да, он конечно в заднице, но если быть честным - не в такой, в которой он был ранее. В тюрьме он бы згнил и умер еще далеко до конца срока, а так у него есть вполне хороший шанс выжить. А может ее и поживиться, ведь среди сказанного, Глисс не упомянул еще кое что. Он не уточнил какая будет дана награда тем, кто доберется до конца лабиринта. Но это второстепенно. Вот встает какой-то усач, который между прочим странно одет, как собственно и все в этой комнате, и начинает нести какую-то ересь. Ну и пусть себе несет, Джека это сейчас не сильно интересовало. Но тот факт, что на слова мужика ответа не последовало, он подметил.

Все разбредаются и рассматривают картины. И почемуто, большинство склоняется к той, где нарисована женщина. А вот Джеку больше нравится другая стена, северная. И этому есть свои обоснования. Ведь он - не любит ходить по проторенным дорожкам, там чаще всего поджидают опасности и ловушки, а слова о сложности - может быть всего лишь забавой.

Да, Джек в принципе сразу принял условия Игры. А чем это могло быть еще? Только игрой знати какой-то. Он уже слышал о зверствах, которые творит знать. О всяких оргиях, играх и так далее. Так почему же и это не может быть такой игрой? И лабиринт тоже может быть просто постройкой. И скорее всего где-то есть отверстия, с помощью которых они сейчас за ними подглядывают. Но можно и дурачка из себе построить. Им приятнее, а ему для дела - лучше.

Встав, и чисто механически отряхнув свою одежду, Джек уже начал более внимательно изучать своих коллег по несчастью, каждую картину в частности и особенно, пустую стену. Она его привлекала больше всего.
- А какова награда?!, - в слух задан был вопрос. Может на него кто ответит?
- Ростислав?,- чуть удивленно переспрашивает Джек, такого имени он еще не слышал, ну да ладно. Кто его знает, откуда взяли еще одного смертника?
- Меня зовут Джек Кэй Дорнез.

Руукх не видит чужого лица; не пристало ему смотреть в глаза Земной Дочери Браале, пока та не заговорит. Ползёт скользкое, мудрое, холодное — саакри — так называют в племени преданнейших детей Земли; длиннохвостые, смертоносные саакри.
Он без опаски тянет руку вперёд, не касаясь ладони Земной Дочери, но предлагая опору её спутнице. Не боится Руукх хвостатых, скользких, и острозубых; тесно связан с ними тот, кто говорит от имени Земли; и все верные Земле — друзья ему.
Поднимает он голову лишь тогда, когда Земная Дочь указывает направление — негромко, почти по секрету, ибо она — путеводный огонь, а Руукх — её песня; треск и тепло живого пламени.

В синих глазах — самая чистая преданность.

Он поворачивает голову и смотрит в лицо Лахму. Если Браале признала свою Мать, Руукх верит её зоркому глазу. Руукх готов.

Рядом говорит ещё один — этот выглядит причудливо, будто приспешник Небесного Сына Рай`Ру, поклонника нового, знающего Порядок в самом его развитии. Вон какая причуда на носу... И говорит затейливо, и зовут его так же — Рос-Тис-Лав.
Руукх повторяет про себя, а потом улыбается — самыми уголками губ, боясь спугнуть. Последователи Небесного Сына порывисты, но чисты сердцем.
— Охота, — он кивает в сторону знакомого рисунка и отпечатков ладоней. — Чествуют Небесного Сына. Значит — славный путь, но непростой, путь воинов, путь Сотрясающих Копьями.
У приспешника Рай`Ру, впрочем, копья при себе нет; видно, Браале не пускает тёмных намерений в свои покои, не берёт с собой в дорогу проливающих крови ради крови. Лишь тех, кто поит ей землю; тех, кто чист, кто знает линии и готов ступать по её шагам.

— Там! — он поворачивается; снова — лицом к лицу — с Лахму. — Там — Великая Мать. Оберегаемый путь. Тёплый. Верный.
Не заставляет Руукх, не настаивает, но обводит взглядом скользкую пещеру с её обитателями и улыбается снова — доверительно и кротко. Хочет объяснить что-то об оставшейся дороге, но хмурит брови и вздыхает коротко. Нечего, значит, сказать. Молчат духи, молчат линии, которым наставлял следовать его учитель Шор.
— Пойдёмте к ней, — предлагает он негромко, опираясь о посох. — Она ждёт. Если пройти одним Путём, то получится.
Последний Путь у каждого свой, Руукх знает. Но знает он и то, что все тропки рано или поздно сходятся. А если сошлись, нужно следовать единой дорогой. Если сошлись, значит, так пожелала Великая Мать.
Воля Матери вершит Порядок.
Порядок — всё.

-Ты ошибся варвар. Я не висантиец, а подданный великой Римской Империи. Все зовут меня Тиберий Гай Рустик, милостью императора я стал procurator Caesaris pro legato провинции Каппадокия. - говорит римлянин с тянущим в себя дым дикарем и в тоже время, всем присутствующим в комнате представляется.
-Ростислав, ты прав. Думать нужно, над каждым из путей. Но в тоже время, чем больше мы будем думать над верным решением, тем скорее прорастут зерна сомнений на нашем поле разума. Бог мертвых украшениями на стенах, нас может обманывать. И совсем не то, что представлено на них, дать нам, когда мы выберем интересную нам дорогу. Сердцем нужно выбирать путь. - Мрачнеет прокуратор лицом, руки за спину прячет.
-В живописи я плохо разбираюсь. Но подобных этой картин, я никогда не видел. Слишком похожа на настоящая рабыня на стене изображенная.-То стену взгляд Тиберий бросает, то на Ростислава смотрит.

- Вы, уважаемые, между прочим, слишком узко думаете. Нам показали 3 пути. Хочу уточнить - ПОКАЗАЛИ. Это ведь не значит, что их только три. Вам даже не было сказано, что "У вас только три пути". Сказано всего лишь было, что одна из них легка, вторая тяжела, а третья - нечто среднее между ними. Я же предлагаю выбрать вот эту стену, прислонив свои ладони к ней,- Широким жестом указывает Джек на пустующую стену.
- нам ведь не было сказано, что ее нельзя выбирать, ведь так? А значит это еще один путь и как по мне, он лучше остальных. Остальные - это прямые дороги, по которым водят баранов.

Казак неторопливо прохаживался вдоль стен, внимательно осматривая изображения, когда наконец обратил внимание на женщину. Одежда ведуньи, бледное лицо и искусанные ладони сразу не понравились Богдану. Подозрения подтвердились, когда странный жест женины ознаменовался появлением из ее рукава змеиной головы, а диковатый мальчишка, словно завороженный присоединяется к ней в ее богомерзком обряде.. Невольно Богдан отшатывается, выхватывает саблю.. другою рукою осеняет себя кресным знамением:
- А бодай тобi...
- Ведьма! Вот жеж нечистая сила.. - помимо воли губы казака шепчут "Пресвята Богородице, спаси нас!", но смятение быстро проходит, запорожец успокаивается, и сабля опять оказывается в ножнах, - .. да, козаче, вот оно первое испытание божие, не один ты тут грешен, не одному тебе искупление предназначено. Да и сам то ты не прост казаче, то и терпи..
Казак осеняет крестом и странную парочку, и стараясь не обращать на них внимания поворачивается к римлянину.
- Может и ошибся. Да только про варвара ты не спеши судить, коли не знаешь. По всему разумею, древний ты, потому то себе на уме. К тому же вижу язчник заблудший. Так вот знай, Тиберий, расколота была твоя империя, лишь на востоке ее часть осталась, и стольный город у ней был Византий. А после и она пала, не устоявши перед бусурманами проклятыми. А звать меня Богдан Серко, Войска Запорожского сотник. Бивал я и ляхов и бусурман, за свободу, вольницу и веру в Христа. А ты как погляжу урядником служил, ну так оба мы лыцари, то и делить нам нечего. А на счет того, что сердцем выбирать надобно, это мне по нраву.
- Говоришь, толмач Ростислав, "не паникуй" тех слов понимание. Нет, не доброе оно значение. Что ж мы девки што ль, чтоб нас утешать. Да и с этим, - указывает на древний рисунок, - не пойму, древнее оно, языческое, темное.. Нет уж, сюда нам дорога, - указывает на женщину с прялкой, - ибо вижу я дом тут, труд честный да нужный, и долг тут жизнь, мир и веру защищать, и затупничество тут - Присвятой Борогодицы благословение.. По всему сюда нам надо, коль все разом идти повинны..
- А ты, отрок, не суетись, да старших послушай. Не ищи на свою грешну душу излишнего. Сказано ведь одна легкая, другая - тяжелая, а третья ни там ни сям.. Тобишь три пути, али ты считать не обученный. Да и глянь как ты на стены внималено. Нас шестеро, пальцев шестеро - не знамение ли, что дорога откроется коли приложимся перстами своими да все гуртом.. А на той стене к чему прикладываться..
- Вообще, давайте ка христиане да нехристи выбирать уже. Не вижу благодати в том, чтобы томиться тут целый день деньской, коли нам ни столы ни лавки не положены.. Коли всем по душе сей лик блаженный, то и прикладывайтесь, да пойдем уже...
С этими словами Богдан подошел к самой правой крайней выемке под картиною женщины з аработой, да и возложил большой палец, левою рукойю трубку придерживая, табачком попыхивая да на остальных со значенияем поглядывая:
- Давайте уж, с Божьей помощию...

-Юноша, ты можешь поискать свой путь, так же на полу или на потолке- улыбается Тиберий одними уголками губ. А внутри недоволен будущим смутьяном, который еще слишком молод, но говоря такой имеет будто великовозрастный мудрец он.

Смывают улыбку речи сотника с лица прокуратора. Этот варвар рассказывает то, чего быть не может. Как такое возможно чтобы Великая Империя простирающаяся на весь мир, разделилась на две части, да еще пала под натиском варварского племени басурмане. Но не чувствует лжи в словах ратника Тиберий, будто Богдан историю давно минувших дней прокуратору рассказал. Снимаются пальцы до боли на рукояти меча, бледнеют костяшки на кулаках римлянина.
-Я не чувствую лжи в твоих словах Богдан. Или ты правду про крушение моего дома говоришь. Или настолько сильно веришь в свои слова, что даже меня своей верой в немыслимое заражаешь.-глухо изрекает Тиберий.
-Я слышал про христиан. Чудные они в богов не верят, считают что все создал вокруг и всем управляет один бог. Похоже на бред с ума сошедшего человека. И в тоже время это вера похожа на сильную умственную болезнь, заражающую рабов- говорит Тиберий все тем же опустошенным голосом. Словно оглушенный пошатываясь бредет он к стене с рабыней и ладонью проводит по стене. Чувствует кожей шероховатость покрытия. И ладонью немного безвольно касается одной из выемок в стене.

Стоило змее покинуть ладонь Элвы, она тотчас прикрыла глаза и улыбнулась. Перерождение – приятное событие. Она помнила свое предыдущее появление и вновь испытала его на вкус. Синие глаза были с ней, теперь они связаны с ее сердцем. Куда бы не двинулся проводник, она всегда будет чувствовать его взгляд внутри.
Элва открыла глаза – синеокий юноша никуда не исчез. Умиротворение заполнило ее до макушки, где наконец улеглось, приятно вибрируя. Змея под пристальным ее взором покинула юношу, без конца показывая трепещущий язык и обвивая ногу Элвы, взобралась ей под платье, успокоенная исполненной миссией. Черный кончик хвоста скрылся из виду и взгляд Элвы потеплел.
- Я приветствую мою новую землю и народ, здесь обитающий. Великая Мать убережет всех, если довериться ее всепроникающей доброте.
Ритуал с прикладыванием пальца был ей непонятен, но выглядел впечатляюще и Элва, немного поколебавшись, выполнила то же самое. Перед тем как приложить палец, она взглядом пригласила синеокого юношу последовать ее примеру.
С ее точки зрения, можно было просто встать рядом – Великая Мать увидела бы избравших праведный путь детей тотчас же и забрала в свои объятия всех, кто того желает.

Сила — в единстве.

Руукх смирен: кивает послушно чему-то, поднимается с колен и мерно вздыхает. Шум за спиной доносится до него только теперь; до этого — только хриплая тишина и песни духов, долгие, протяжные, вещие песни.
Отчего-то он вспоминает оставшийся далеко позади костёр и ночные пляски охотников Рай`Ру — дикие, беспечные.

Тут же оборачивается.
Не время.

Его спутники — мудры. Следуют голосу духов, подходя ближе к началу Пути. И Руукх тоже подходит, тоже касается, вторя движениям Земной Сестры Браале, что стоит по правое плечо.
Перед ним — лицо, спокойное и человечье, только глаза закрыты, будто готовят что-то, ждут. Никогда не видел он Лахму так близко, никогда бы не подумал, что та и вправду покажется вот так открыто и честно, будто она не Великая Мать, а всего лишь его древний предок, родитель родителя, живший давным-давно, слепленный из плоти, крови и таинственных красок.
Но, видно, таков Последний Путь — неизведанный, далёкий да тёмный, припасший множество чудес для своих детей.

И Руукх улыбается в пустоту в ожидании этого чуда.

Ростислав Тихонович с удовольствием отметил про себя, что его спутники один за другим склонились к тому выбору, который нравился ему больше всего. Это вселяло уверенность в то, что у него в его коме все под контролем.

- Сэр Джек, я очень рад видеть в Вас прирожденного исследователя. Идея о четвертой стене была определенно смелой. Жаль, ничего не вышло. Однако я прошу Вас не унывать и впредь продолжать радовать нас остротой ума. А пока давайте присоединимся к нашим спутникам!

Советский инженер посмотрел на часы.

- Отведенное нам время подходит к концу. Пойдемте!

Ростислав Тихонович приложил руку к выемке под картиной американского живописца.

Джек лишь покачал головой и тяжело вздохнул. Так легко идти по проторенной дорожке. Ведь вот она, всем видна, такая аккуратненькая чистая, такая замечательная. На ней так хорошо делать засады, расставлять ловушки и просто прямо встречать бедного путника. Ведь уже с нее тяжело свернуть в какую либо из сторон. Но к сожалению никто не внял словам Джека, так что ему пришлось сделать то же самое, что до этого сделали 5 человек - положить свою руку в соответствующую нишу под картинкой. Он будет шестым...